– Ты поспешила, – произнес он наконец, все еще не глядя на нее.

– Правда?

– Да. Оставалось три дня подождать.

Амат приняла позу извинения. Вышло более небрежно, чем она хотела. Молчание длилось до тех пор, пока Вилсин не посмотрел Амат в глаза. Она не сумела прочесть выражение его лица – не то гнев, не то печаль, не то усталость. Ее начальник, глава Дома Вилсинов, тяжело вздохнул.

– Амат… Боги, дела идут плохо. Хуже, чем я представлял, хотя и не ожидал хорошего.

Он подошел к ней, опустился на подушку, которую обычно занимала Лиат, и уронил голову в ладони. Амат вдруг захотелось коснуться его, утешить, но она сдержала порыв.

– Все почти закончено, – продолжил Марчат. – Я могу убедить Ошая и его людей оставить тебя в живых. Могу, но только с твоей помощью.

– Какой?

– Ты должна рассказать мне, что задумала. Все, что успела сделать или сказать, чтобы предотвратить сделку.

Амат медленно, медленно улыбалась, пока не прыснула со смеху. Потом ее плечи затряслись, и она приняла позу изумления. Нелепость вопроса встряхнула ее, как волна – пловца. Марчат смотрел озадаченно.

– Что я успела? – переспросила Амат. – Ты дурачок? Я сбежала отсюда, словно за мной гнались с топором, сидела тише воды ниже травы, молилась, чтобы ты скорей закончил свои делишки. Предотвратить сделку? Право, Марчат, ты совсем ополоумел.

– То есть ты ничего не сделала?

– Я прошла через ад. Меня били и запугивали. Пытались сжечь живьем. За последние недели я повидала такие клоаки, каких не видела многие годы. Впрочем, я кое-чего добилась. Еще бы – работала как проклятая. Даже ты не заставлял меня так пахать. – Слова лились и лились из нее сами, все быстрее и громче, а щеки горели. – Ты хочешь знать, сочиняла ли я в свободное время план, как сохранить честь своего дома и восстановить справедливость во всем мире? Нанимала ли лазутчиков, чтобы разыскать твою драгоценную клиентку и предупредить, что вы намереваетесь с ней сделать? Нет, жирный гальтский болван, и не пыталась! А ты этого ждал?

Амат обнаружила, что вся подалась вперед, выпятила подбородок. От злости ей на миг полегчало – она как будто обрела прежнюю власть. Потом поняла, что это мираж, но отрадное чувство осталось. Марчат смотрел угрюмо.

– А Итани? Что скажешь о нем?

– О ком?

– Об Итани. Ухажере Лиат.

Амат махнула рукой.

– При чем тут он? Я посылала его выяснить, куда ты идешь, но это ты и сам наверняка знаешь. Мы не разговаривали тогда, а после – тем более.

– Почему же он три вечера из пяти выгуливает Хешаева ученика? – загремел Марчат. Его голос был жестким, как скала. Он ей не верил.

– Не знаю, Марчат-тя. Может, сам его спросишь?

Он мотнул головой, встал и повернулся лицом к окну. Гнев, который подогревал Амат, выпарился, и ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы Вилсин поверил. Чтобы встал на ее сторону. Она чувствовала себя флюгером, который крутится от малейшего порыва ветерка. Если б ей дали поспать перед этим разговором, если б не побег из заведения Ови Ниита, если бы мир был хоть сколько-нибудь честен, понятен или справедлив, она могла снова стать собой – спокойной, солидной, уравновешенной. Амат со стыдом спрятала отчаяние поглубже, притворяясь, что всего лишь глотает гнев.

Марчат дошел до лестницы.

– Да, – бросила ему вслед Амат, – можешь спросить Лиат, если не хочешь гадать.

– Лиат?

– Это она рассказала мне, куда вы ходили той ночью. Итани рассказал ей, а она – мне. Если тебе кажется, что Итани настраивает поэтов против тебя, спроси Лиат.

– Она заподозрит, – сказал Марчат, но, судя по тону, жаждал возражений. Амат закрыла глаза. Так приятно закрыть глаза… Боги свидетели, ей необходимо поспать.

– Нет, – возразила Амат. – Не заподозрит. Сделай вид, будто недоволен ею. Скажи, что не подобает поощрять такого рода знакомства посреди переговоров, спроси, почему она не дождалась конца торга. В худшем случае она соврет, но тогда ты хотя бы узнаешь, что ей есть что скрывать.

Ее начальник и старый друг задумался, прокручивая в голове сказанное, выискивая все недостатки новой стратегии. Лица Амат коснулось дыхание морского ветерка. По глазам Марчата стало видно, что он уже согласен.

– Тебе придется побыть здесь, пока все не кончится, – сказал Вилсин. – Я скажу людям Ошая, чтобы принесли поесть. Что до меня, я должен довершить начатое. За себя не беспокойся.

Амат ответила позой согласия.

– Здесь мне будет лучше. …Марчат, ради чего все это?

– Ради денег, – отозвался он. – И власти. Чего ж еще?

Как только он сошел вниз, Амат осенило. Словно штырек прыгнул в лунку и она увидела всю картину разом. Дело было не в ребенке и не в матери. Дело в поэте! А значит, и в андате тоже. Если поэт Хешай потеряет власть над своим созданием, если Бессемянный освободится, Сарайкет потеряет свое преимущество как центр хлопковой торговли и окажется наравне с островами, Западными землями и Гальтом. Даже при новом андате город едва ли удержит позиции.

Амат подошла к окну. Улицы были запружены – люди, повозки, волы, собаки… Городские крыши тянулись на восток, а к югу до самого моря было некуда ступить. Торговля. Островитянку Мадж готовились принести в жертву, чтобы покончить с процветанием Сарайкета. Только это объясняло происходящее.

– Ох, Марчат, – выдохнула Амат, – что ты наделал?

В чайной было почти пусто. Двое-трое молодых людей шумно спорили, приводя доводы без оглядки на смысл. Снаружи, в саду, мужчина постарше заснул у фонтана, и его размеренное сопение вписывалось в беседу. Лимонная свеча в последний раз зашипела и погасла, оставив после себя долгую извилистую струйку дыма. Запахло жженым фитилем. Оте захотелось зажечь новую, но он раздумал. Маати на скамье рядом с ним тяжело вздохнул.

– Здесь хоть когда-нибудь холодает, Ота-кво? – спросил он. – Будь мы у дая-кво, уже бы стучали зубами, даже среди лета. Подумать только: полночь, а жара почти как днем.

– Все дело в море. Оно сохраняет тепло. А еще мы сильно углубились на юг. Чем дальше к северу, тем холоднее.

– К северу… А ты помнишь Мати?

И Ота стал вспоминать. Каменные стены толще человеческого роста, каменные башни, впившиеся в белое небо, каменные статуи, которые весь день накаляют в огне, чтобы ночью обогревать детские.

Он вспомнил, как его волокли на санях по забитым снегом улицам, а сестра, чье имя он забыл, приникала к нему, чтобы сохранить тепло. Вспомнил запах сосновых дров, раскаленного камня и горячего вина с пряностями.

– Нет, – ответил Ота. – Не очень.

– Я редко смотрю на звезды, – признался Маати. – Странно, правда?

– Пожалуй.

– Интересно, Хешай смотрит? Его по полдня не бывает дома. Даже вчера, когда я вернулся, не было.

– То есть сегодня?

Маати наморщил лоб.

– Наверное. Уже светало. Видел бы ты, как Бессемянный шнырял вокруг да около, точно кот. Пытался выведать, где я был, но я не сказал ему. Дудки. Хотел бы я знать, где Хешай пропадает по ночам…

– Кстати о Бессемянном – тебе пора переходить на воду, – сказал Ота. – А то все выложишь без расспросов.

Маати принял позу согласия, но за водой не пошел. Спящий храпел. Ота ненадолго закрыл глаза, прислушиваясь к ощущению. Казалось, будто его опрокидывает на спину. Он слишком устал. А еще отрабатывать целую смену.

– Не знаю, как у Хешая это выходит, – произнес Маати, явно думая о схожем. – У него целый день забот впереди. От меня, видимо, толку будет не больше, чем вчера. То есть сегодня. Что-то я путаюсь. Время легче отслеживать, когда спишь по ночам. А ты как?

– Без меня обойдутся, – ответил Ота. – Мухатия-тя знает, что мой договор скоро потеряет силу, поэтому и не ждет от меня особых стараний. С теми, кто уходит, такое часто бывает.

– А ты уходишь? – спросил Маати.

– Не знаю.

Ота перенес вес на локоть и посмотрел на юного поэта в коричневых одеждах. В лунном свете они казались черными.